Джон О`Фаррелл - Мужчина, который забыл свою жену
Я приготовил себе чаю и подумал, не выпить ли его без сахара, как любил прежний Воган. Если уж возвращаться к норме, рассудил я, следует попробовать поступать так же, как раньше. Отхлебнул, скривился и потянулся за сахарницей. Побродил в пижаме по квартире. Рассмотрел корешки книг на полках, целые ряды биографий знаменитостей, написанных другими людьми. Включил телевизор, пощёлкал пультом — сплошь мыльные оперы, где члены семьи орут друг на друга, перемежаемые рекламными роликами, в которых счастливые семейства радостно друг с другом обнимаются. Выключив телевизор, я некоторое время таращился на пустой экран. За подставкой для телевизора клубились спутанные провода, удлинители, ненужные разъёмы, электрические вилки. Хотелось навести порядок, воткнув каждую вилку на положенное ей место.
— Ну давай же, давай! — не выдержал я, шлепая себя по лбу, как будто можно было восстановить картинку, стукнув по крышке телевизора.
Я решил, что должен поговорить с Мэдди, один на один. Наверное, она всё ещё злится на меня за выкрутасы в суде, но я всё равно обязан рассказать, что со мной произошло. На тот случай, если её не окажется дома, у меня был адрес «студии», где она работает. Выяснилось, что Мадлен не занимается живописью, но всё же она художник — продает фотополотна с лондонскими достопримечательностями, что дает ей возможность заниматься более творческой работой и участвовать в выставках. И теперь я ещё больше гордился ею. Мэдди была фотографом, и, судя по всему, отличным. Здорово всё-таки, что женщина, с которой я развожусь, не проводит субботние дни в бесконечных съёмках чужих свадеб.
Через час я был готов выйти из дома. Напоследок ещё раз оглядел себя в зеркале. А потом пошел и опять переоделся.
* * *— Какого чёрта ты тут делаешь? — начала Мэдди, открывая дверь.
— Привет.
— И?
— Я хотел встретиться с тобой — в смысле, поговорить. Серьёзно.
— У тебя чертовски крепкие нервы.
Мы впервые остались наедине. В своих мечтах я воображал, что она будет всё же чуть больше рада мне.
— Я подумал, что должен кое-что объяснить. Ты одна?
Из сада доносился собачий лай.
— Какое тебе дело до этого?
— Просто… ну, разговор непростой, и если дети дома, то…
— Разумеется, они в школе. (Долгое неловкое молчание.) Ладно, пожалуй, тебе лучше войти, — сдалась она и направилась в дом.
А я стоял на пороге, разглядывая огромную черно-белую фотографию пляжа Барликоув, — вероятно, чересчур долго, потому что Мэдди высунулась из кухни и недовольно бросила:
— Ну так что, ты идёшь или как?
— Да, прости. Мне разуться?
— С чего бы это? У нас что, разве так было принято?
— Не знаю… я забыл.
— Кто бы сомневался… — пробормотала она себе под нос.
Пёс ворвался в коридор и на радостях едва не сбил меня с ног. Я отвечал на его восторги, одновременно с любопытством озираясь по сторонам. Дом был совершенно не похож на идеальное жилище, сошедшее с картинки глянцевого журнала о недвижимости. Наверное, какой-то совсем уж нетрадиционный дизайнер-консультант предложил использовать вазу для фруктов в качестве хранилища старых телефонных зарядников и мячиков для пинг-понга.
Мы вошли в кухню. Я не знал, с чего начать, и ужасно нервничал. Не хотелось испортить наше первое свидание. Из динамиков айпода звучала музыка, я узнал песню.
— Ой, ты любишь «Колдплэй»! Я тоже! — обрадовался я.
— Не ври, ты терпеть не можешь «Колдплэй». Вечно заставлял меня их выключать.
— Ах вот как… но сейчас уже люблю…
— Слушай, Воган, что происходит? Ты не отвечаешь на мои письма, потом заявляешься в суд и устраиваешь там шоу. — И она озадаченно нахмурилась.
— Э-э, видишь ли, дело в том, что пару недель назад… двадцать второго октября, если быть точным, где-то после полудня, думаю, я…
— Что?
— Вроде как… родился заново.
— Ты что, принял крещение? — Она смотрела с откровенным подозрением.
— Нет, что ты! Выходит, судя по твоим словам, прежде я не был христианином. Надо же, а я и не знал.
— О чём это ты?
— Я неделю провел в больнице, после обратимой амнезии.
— После чего?
— Ну, из моего сознания сами собой стёрлись всё личные воспоминания. Я забыл, кто я такой, свою семью, друзей, забыл собственное имя. И память всё ещё не вернулась. Мне рассказали, что мы с тобой женаты пятнадцать лет, а знакомы вообще двадцать. Но сейчас, стоя здесь, в кухне, я чувствую себя так, словно разговариваю с тобой впервые в жизни.
Она долго с подозрением разглядывала меня.
— Да пошёл ты!
— Это правда. Можешь позвонить в больницу…
— Чушь собачья. Не знаю, что ты затеял, но этот дом ты не получишь! — Когда она ругалась, акцент становился заметнее, — легкий скаус[6], чуть ослабленный двумя десятилетиями жизни на юге.
— Ну вот, и Гэри рассказал мне, что мы с тобой разводимся, хотя я совершенно не помню почему. Доктор сказал, что триггерным моментом для развития амнезии стал стресс, который я испытывал при разрушении брака.
— Стресс, который ты испытывал! Да тебя тут вообще никогда не было, чтобы хоть что-то почувствовать! Ты вечно торчал на работе допоздна или болтался где-то со своим Гэри, а вот я-то как раз и переживала этот самый стресс, причем в одиночестве, и, кстати, ни о чём не забыла!
— Какая милая кухня, такая по-настоящему домашняя.
— Ты что, совсем чокнутый, Воган? И зачем ты так похлопываешь пса, ты что, не знаешь, что он этого не выносит…
— Не знаю! Я вообще ничего не знаю. Большую часть минувшей недели я провел в больнице с браслетом на руке, на котором было написано: НЕИЗВЕСТНЫЙ БЕЛЫЙ МУЖЧИНА. Вот, смотри, он у меня ещё сохранился. А вот медальон на шее, видишь? На нём моё имя и контактные телефоны — на случай, если мозг опять отключится и я опять потеряюсь, не понимая, куда идти и кому звонить.
Мэдди грохнула передо мной кружку с чаем.
— А сахар есть? — робко спросил я.
— Ты пьёшь без сахара.
— Вот и Гэри так говорит. Он ещё считает, что я курю.
Она склонилась ко мне, потянула носом.
— Вот что не так — от тебя не несёт табачищем. Поверить не могу — ты сумел-таки бросить.
— Я не бросал. Эта зависимость, как я понимаю, стёрлась из моего мозга вместе со всем остальным.
Она стояла у кухонной раковины, сложив руки на груди, и, казалось, никак не могла взять в толк, с чего бы мне выдумывать такую экстраординарную историю. Потом взяла мобильный телефон, позвонила Линде. По мере того как та говорила, глаза Мэдди всё больше округлялись, а лицо бледнело. Как только разговор закончился, Мэдди рухнула на табуретку и уставилась на меня.
— В этом весь ты!
— В чём?
— Я мучаюсь, копаюсь в этом дерьме, а ты просто стираешь память — и готово!
— Ну прости.
— Господи, а как же дети? Как будто им мало несчастий из-за нашего развода, так теперь папаша вообще их не узнает!
Она едва не плакала, и мне жутко хотелось её утешить, но, если верить языку тела, мне не следовало сейчас лезть к ней с объятиями.
— Врачи считают, что у меня есть шанс поправиться, хотя, кажется, они так и не понимают, что произошло.
— Дети скоро придут из школы. Что я им скажу? Тебе нельзя здесь оставаться — они на всю жизнь перепугаются.
— Понятно. Тебе виднее, что для них лучше.
— Да, и тут ничего не изменилось. — Но, заметив мою растерянность, она смягчилась. — Извини. Просто…
— всё нормально. А куда можно выбросить чайный пакетик?
— Туда же. Ой, ну да, открой вон ту дверцу. Так непривычно…
— Ух ты, как здорово придумано — крышка поднимается, когда открываешь дверцу. В самом деле отличная кухня.
— Я в суде сначала подумала, что ты не в себе. Всё время пытался поймать мой взгляд, зачем-то махал руками.
— Прости, но это вполне нормально — хотеть познакомиться со своей женой, прежде чем развестись.
— Боже правый, но ты же был под присягой — ты поклялся говорить правду.
— Я и говорил правду — что не могу вспомнить.
— Так… Всё равно не понимаю. Ты что, в прямом смысле нас не помнишь? Вообще ничего?
— Ну, не совсем.
— Как это?
— Недавно пара эпизодов всё же всплыла в памяти. Я помню, как у нас палатка упала во время путешествия по Ирландии и как ты делала объявление по радио в поезде.
— Точно, нас ещё за это ссадили с поезда.
— В Дидкот-Парквей.
— Нет, это было в Илинг-Бродвей.
Я не стал спорить, хотя дело определённо происходило в Дидкот-Парквей.
— Но это всё. Да, ещё как-то ночью мне снился кто-то по прозвищу Бэмби.
Мэдди слегка зарделась, но промолчала.
— Эй, ты его знаешь, да? Кто этот Бэмби?
— Ты меня когда-то так называл. Много лет назад, когда мы ещё учились в университете.
